- Гуменюк_Александр_Петрович=На_правобережном_городище=30.07.2012_01.jpg (6.51 КБ) Просмотров: 2764
ОТКЛОНЕНИЕ ВЕРТИКАЛИ(записки об английской и французской революции)АНГЛИЯ 1625-1649 гг. Просто удивительно. Король Англии, казалось бы, суверен, высшее лицо в государстве, вынужден был добиваться у им же созванного, парламента согласия для достижения столь необходимой цели, как сбор средств ведения войны с другими государствами. Оказалось, что сам король, без народных представителей, не мог заниматься получением субсидий у собственного народа. Ему нужно было, чтобы народ через своих представителей, предоставил такую возможность. Только для этой цели и нужен был парламент.
Карл I вступил на престол 27 марта 1625 года и уже 2 апреля собрал Первый парламент.
Благодушие и непонимание таящейся опасности для отношений между королем и парламентом выразил сэр Бэнджамин Рудьерд, предположив положительную тенденцию этих отношений. Но парламент жаждал не статуса королевского данника, а стремился, к что ни на есть государственной деятельности,
(точно так же как впоследствии и Генеральные Штаты во Франции 1789 г.)
– он занялся накопившимися проблемами страны и государства,
а именно:
1. Внешние и внутренние дела страны, переговоры, союзы;
2. Употребление прошлых и будущих налогов;
3. Состояние религии;
4. Усмирение сторонников папы;
5. Жалобы на королевский флот, ненадлежащую защиту морской торговли;
6. Жалоба на доктора Монтега, королевского духовника, приверженца римской церкви.
Короля это оскорбило.
Ему такой парламент не нужен.
Ему нужен послушный парламент дело, которого только
«санкционировать» желание монарха в глазах народа, чем народ будет, побуждаем к самоотречению от средств к существованию.
Недовольство короля проявилось в выступлении сторонника короля Эдуарда Кларка, предъявившего претензии парламенту. На это оперативно отреагировал сэр Роберт Коттон, применяя иносказательный язык, сдобренный порядочной порцией сарказма. В его выступлении ненавязчиво указывалось на бывшие вольности парламента в царствование других королей, а именно:
1. Удаление ненавистных парламенту советников короля;
2. Вмешательство в выборы высших чиновников королем;
3. Присяга избранных королем чиновников перед парламентом с регламентацией их деятельности;
4. Все действия короля согласовывать с парламентом и ничего не делать без его приговора.
С ложной скромностью указывалось, что ничего этого парламент не требует, но все же побуждает короля к благоразумию. Нечего и говорить о том, что парламентские амбиции перехлестывали через край.
В связи с чем,
Первый парламент был распущен королем уже 12 августа, просуществовав 4 месяца и 10 дней.
Корабли государственности, как мы теперь говорим – ветви власти, - король и парламент, разошлись на уровне нейтральном без угроз и при внешне сохраненном чувстве собственного достоинства и уважения противной стороны. Король заявил, что сможет править и один.
Его тайный совет направил в графства приказ о сборе требуемой королю суммы в виде займа, как фигового листка королевских поборов. Это мероприятие с треском провалилось, и король вынужден был вновь наступать на те же грабли, - созывать Второй парламент.
Это произошло 6 февраля 1626 года.
Созыв был сопряжен с превентивными мерами короля по отношению к парламенту. Королем была предпринята попытка, обезглавить парламент, таким образом, чтобы не допустить в него по различным поводам возмутителей королевского спокойствия. Это были граф Бристоль
(враг герцога Букингемского),
а также Эдуарда Кока, Роберта Филипса, Томаса Уэнворта, Френсиза Сеймура, Грей Пальмера, Вильяма Флитвуда и Эдуарда Алдьфорда, которые были с этой же целью
«избраны» шерифами в своих графствах.
Первое, что сделал второй парламент, это противоположное тому, чего хотел король.
Вместо нужного согласия на введение королевского сбора, парламент предъявил обвинение герцогу Буккингемскому, любимцу короля!
Это случилось 21 февраля.
Король и его сторонники просчитались. К тому же граф Бристоль подал жалобу на не приглашение его в парламент. Герцог Буккингемский не был уличен официально ни в каких преступлениях. Палата требовала предать его суду на основании общественного мнения. Король отверг эти поползновения парламента и засадил двоих членов парламентской комиссии в Тауэр: Додлея Дигтза и Джона Элиота. Правда, вынужден был впоследствии выпустить.
Таким образом, и эта попытка короля оседлать народных представителей ни к чему не привела.
15 июня 1626 года, Второй парламент был королем распущен.
Он просуществовал 4 месяца 9 дней.
Поразительное совпадение по срокам. Столько времени длилось терпение короля в первом и втором случае.
Устранив парламент, Карл I так и не решил проблему сбора средств для ведения войны с Испанией и Австрией.
Снова назначен был общий займ. Но, как и прежде это не привело к желаемым результатам. Кроме того, авантюра герцога Буккингемского при попытке снять осаду Ла-Рошели во Франции потерпела неудачу. Тогда была предпринята попытка «пролезть» в будущий парламент с другой стороны. Пригласили в Королевский совет уже известного нам сэра Роберта Коттона, и тот умеренно предложил герцогу Буккингэмскому сделать предложение о созыве нового парламента.
Третий парламент был созван 17 марта 1628 года.
Столь безуспешные попытки короля могли бы выглядеть странно, но они свидетельствовали о полной неспособности самодержавия, управлять страной без представительной власти. Сложилась странная ситуация: король, не унижая своего достоинства, должен был выклянчивать у своего народа средства на ведение войны. А парламент уже набирал политическую силу. Из его представителей можно назвать Эдуарда Кока из магистрата, сэра Томаса Уэнворта, Даниэля Голлиза, юрисконсульта Пима.
Третий парламент приказал долго жить 10 марта 1629 года.
Первоначальная эйфория по поводу мнимого согласия короля с парламентом (4 апреля 1628 г.) была омрачена выступлением сэра Джона Эллиота. Он столь неоднозначно отреагировал на информацию Государственного секретаря Кука, который сообщил нижней палате об откровении герцога Буккингемского. Сторонник короля связывал свою особу с прорывом в достижении договоренности с парламентом.
Нужно сказать, что верхняя палата – палата пэров, служила как всегда демпфером между королем и нижней палатой и вела соглашательскую политику.
Король затаил свои чувства. Интересно, что, несмотря на то, что нижней палате удалось вырвать обещание у короля на принятие Великой Хартии вольности – нового документа о правах английского народа, такое послабление было сделано королем в условиях необходимости, чтобы получить у парламента подтверждение закона о праве взимания таможенных пошлин, хлипкое здание согласия было разрушено.
Этому способствовало убийство герцога Буккингемского Фельтоном, как реакция короля на неуступчивость парламента – 26 июня 1628 года он отстрочил заседание парламента.
Карл I стал в позу и принял непопулярные меры, переманил на свою сторону Томаса Уэнворта, сделав его бароном и членом Государственного совета. Когда не стало одиозного Буккингема, Карл получил новых советников, заручился их поддержкой и 20 января 1629 года открыл заседания третьего парламента.
2 марта состоялось последнее заседание нижней палаты.
Она приняла беспрецедентное решение отказать королю в подтверждении закона о праве взимания таможенных пошлин, и, больше того, декларировала, что любое взимание будет незаконно, также со стороны тех, кто будет исполнять этот закон. Интересно, что спикер палаты Джон Эллиот во время этого заседания взмолился, и хотел покинуть заседание, так как имел приказ короля на противоположное действие. Не выпустили из зала и экзекутора (права палаты на принятие решения были легитимны в присутствии этого представителя короля). Когда же солдаты по приказу короля взломали дверь в зал заседаний, он был уже пуст. Палата сделала свое дело. Она под занавес не подчинилась королю, приняв ему в пику, враждебный законодательный акт.
01.
- Гуменюк А.П. = ОТКЛОНЕНИЕ ВЕРТИКАЛИ = 16.12.2016_01.png (92.76 КБ) Просмотров: 2764
Карл Стюарт I король Франции (1625-1648 гг. правления)После пленения и предания суду все попытки короля найти выход из положения, потерпели неудачу. Монарх, таким образом, распрощался с королевством и жизнью, сойдя на плаху 30 января 1648 года. Тяжело читать о положении короля, подвергшегося судебному процессу парламента, в котором заседали его бывшие подданные, которые, по сути, не предоставили ему возможности оправдания. Такая превратность судьбы вызывает сочувствие даже не как королю, а как человеку. Нет ничего беспощадней гражданского противостояния.
По
Франсуа Гизо (
«История английской революции» С.204)
привожу часть судебного диалога:
«Король. - Я отвергаю это. Покажите мне пример.
Брадшоу встал с гневом.
Брадшоу. - Сэр, мы собрались здесь не для того, чтобы отвечать на ваши вопросы: отвечайте на то, в чем вас обвиняют: виноват, или не виноват.
Король. - Вы еще не выслушали моих резонов.
Брадшоу. - Сэр, вы не можете представлять никаких резонов против высшего из всех судилищ. Король. - Покажите же мне судебную власть, где не слушают резонов.
Брадшоу. - Сэр, мы показываем ее вам здесь; это английская нижняя палата. Сарджент! Уведите арестанта.
Король быстро обернулся к народу: "Помните, - сказал он ему, - что король Англии осужден, что ему не позволяют изложить своих резонов в пользу свободы народа".
Раздался почти общий крик: 'Боже, храни короля!»Далее Гизо (С.218-219) дает описание самой казни:
«…он (король) надел шелковую шапочку на голову и сказал, обращаясь к палачу: Не мешают ли волосы?» - «Прошу ваше величество подобрать их под шапочку», - отвечал палач с поклоном. Король подобрал их с помощью епископа. «На моей стороне, - сказал он, занимаясь этим, - правое дело и милосердный Бог». «Да, государь, - отвечал Джаксон, - вам остается сделать один шаг, он труден и тягостен, но не долог, а между тем вы делаете этим шагом великий переход: он перенесет вас с земли на небо». «Я перейду от тленного венца к нетленному, - отвечал король, - там мне не нужно опасаться никаких треволнений, никаких». Потом, обращаясь к палачу, он спросил его: «Хорошо ли подобраны волосы?» Он снял плащ и крест святого Георгия, передал его епископу, прибавив: «Помните», - снял верхнее платье, надел снова плащ и, посмотрев на плаху, сказал палачу: «Поставьте ее потверже». «Она стоит твердо», - отвечал тот. Я прочитаю небольшую молитву и когда протяну руки, тогда...». Он начал молиться, прошептал про себя несколько слов, поднял глаза к небу, стал на колени, положил голову на плаху: палач дотронулся до его волос, чтобы подобрать их побольше под шапочку. Король подумал, что он хочет нанести удар. «Дожидайтесь знака», - сказал он. «Я буду ждать сколько будет угодно вашему величеству». Через минуту король протянул руки; палач ударил - голова пала с первого удара. «Вот голова государственного изменника!» - сказал палач, показывая ее народу. Глубокий и глухой стон пронесся вокруг Уайтгалля; многие бросились к подножию эшафота, чтобы омочить платки в крови короля. Два отряда конницы, подвигаясь в противоположные стороны, медленно разгоняли толпу. Когда никого не осталось около эшафота, подняли тело и положили в гроб. Кромвель захотел видеть его, пристально посмотрел на него и, приподняв руками голову, как бы для того, чтобы увериться, действительно ли она отделена от туловища, сказал: «Хорошо сложено было это тело: оно обещало долгую жизнь».
Король перед уходом в вечность сказал
«Помните…» и Гизо делает пометку, что
«до сих пор неизвестно, что хотел напомнить король этим словом». Так же как и наш царь Петр, поднявши руку, проговорил
«Отдайте всё…».
Ему на смену пришел диктатор Кромвель. Причиной политических изменений времен Карла I была, конечно, тенденция последующего капиталистического развития страны, большей экономической свободы для производителей, необходимость перераспределения капиталов и первоначального его накопления, как всегда, путем грабежа и произвола.
Конкретно все это выразилось в противостоянии короля и парламента. Поскольку король – символ могущества феодального строя и абсолютизма, он мешает развитию буржуазных отношений, а потому должен сойти со сцены, как действующее политическое лицо, вместе с самим феодальным строем, чем покончить с самодержавием и учредить либо республику, либо конституционную монархию.
Итак, сцены Гизо – борьба государства в лице короля с обществом в лице парламента. Общество организовывает государство, государство служит обществу, т.е. народу. Но король требует денег, для того чтобы исполнять свои функции правительства, то для войны, то еще, черт знает для чего…
Складывается такое впечатление, что король нуждался в парламенте только для того, чтобы получить нужные ему субсидии. Он несколько раз вытаскивал на свет божий опасную игрушку – парламент, и затем снова забрасывал в дальний угол, как только парламент отказывался подчиняться. Король парламенту говорит о необходимости субсидий, а парламент ему, твердит об участии его в делах управления государством, жалобы народа и т.п.
ФРАНЦИЯ 1774-1815 гг.При всем пафосе революции и сублимации ее вождей я бы принял на веру откровение Жака Пьера Бриссо (1754-1793)
«Тщеславие было первым движителем моей натуры, желание разбогатеть – вторым».
Что касается благ для народа, то до сих пор, простой народ, чернь
«вкушает» эти блага и будет вкушать до скончания веков.
Бабки-повитухи французской революции Вольтер и Жан Жак Руссо не дожили с десяток лет до того дня, чтобы увидеть свое духовное детище – воплощение лозунга
«права народа-суверена» на свержение своего тирана. Этой идеологической конструкцией воспользовалась молодая французская буржуазия, и задействовав наивный народ, в качестве молота против абсолютизма. Пресловутое уравнение в правах всех людей, граждан государства нужно было лишь для того, чтобы вырвать их из феодального рабства и ввергнуть в рабство наемного труда.
Впрочем, народ
«освободили» от того, чего у него никогда и не было – от собственности на основные средства производства. Собственность феодальная трансформировалась в собственность буржуазную, народ же остался ни с чем. Все это повторяется с завидной регулярностью в 1861-64 г.г. при нашем царе-освободителе, в 1917-21 г.г. при большевиках и в 1991-93 г.г. при демократах – собственность с завидной регулярностью счастливо избегает попадания в руки трудового народа.
Франция 1788 г. 28 млн. чел. 500 тыс. – духовенство и дворянство (первое и второе сословие) – 33% всех земель;
армия 175 полков (200 тыс. солдат).
Третье сословие – народ разнородный по имущественному положению от миллионеров-торговцев до нищего.
К середине XVIII века национальный долг Франции (шла война с Англией) достиг 4,5 млд. ливров
(только 3 млд. ушли на поддержку независимости США).
Народ Франции стонал от налогов, от которых были освобождены привилегированные сословия.
Королю посоветовали
«расшевелить» своих богачей. Для этого нужно было созвать нотаблей. Собравшись в феврале 1787 г. в Версале
«благородные» отказались раскошелиться, сославшись формально на неправомочность. Проблему должны были решить Генеральные Штаты, не собиравшиеся 174 года (1614)!
В августе 1788 года король стало известно о решении короля собрать Генеральные штаты в мае 1789 года.
Здесь мне живо представилась картина 1625 года в Англии, когда Карл I Стюарт стал перед похожей проблемой созвать свой парламент
(чтобы освятить парламентом поборы с собственного народа).
Это решение, в конце концов, (правда уже,
Долгий парламент) в январе 1648 года привело его на плаху.
Французского короля Людовика XIV ожидало, то же самое, но гораздо позже – в январе 1793 года.
Поэтому я призываю: уважаемые господа короли (хотя вас уже почти не осталось), не созывайте, ради бога, свои парламенты!5 мая 1789 года Генеральные штаты открылись во дворце Малых забав.
Выступили король и либеральный министр Неккар. От Штатов требовалось одно, не противиться и санкционировать новые налоги и займы. Но депутаты повторили путь своих английских коллег. Прежде всего, они поломали через колено саму систему Штатов: они приступили к выравниванию полномочий депутатов всех трех сословий. Здесь как нельзя, кстати, пришелся аббат Сьейес, в дальнейшем граф и высший чиновник Наполеона, разбогатевший на революции. К идее присоединился герцог Орлеанский и иже с ним, а 17 июня было провозглашено Национальное собрание.
20 июня король распорядился не пускать депутатов в зал Малых забав, и непокорные депутаты перешли в Зал для игры в мяч.
Там они дали клятву не выходить, пока не выработают Конституцию. Да и будущий император Бонапарт несколько позже сумел справиться со своей задачей с помощью суровых кирасир. А вот королю в силу обстоятельств это сделать не удалось, в результате чего превратился в простого гражданина Капета. Позже Ж.Л. Давид увековечил на картине клятвенную идиллию французского революционного парламента
«Клятва в Зале для игры в мяч». По тем временам имело почти мистический смысл, наряду с работами на Марсовом поле.
Но каков был пафос революции и степень патриотизма!
Дантон Жорж Жак на предложение избежать гильотины и бежать из страны воскликнул:
«Разве можно унести Родину на подошвах своих башмаков?»Занимательно, что деятели революции оказались перед необходимостью пересмотра религиозных символов (Верховное Существо), календаря и пр. Безумная попытка создать совершенно новый мир. Декларируемой социальной идиллии, равенства, братства и пр. И в реальности – прежний, старый мир, разделенный на тех же богачей и тех же бедняков, но – с подкрашенным фасадом; мир, который был поставлен только что свершившейся революцией на новые рельсы производственных потребностей.
Теперь общество избирало себе новую форму, соответствующую новым условиям жизни. Именно в этом, и ни в чем другом и состоит смысл революции. Ради этого было положено столько жизней: почти все деятели французской революции родились в 50-х годах и полегли на рубеже 1793-94 г.г. Во взаимной борьбе сгинуло три волны революционеров.
Вряд ли мне удастся пробежать историю революции Франции 1793 года, чтобы не держать в уме события XVII века в Англии. Это просто удивительно (чисто номинативно, подоплека – понятна) нации казнили своих королей, чтобы обрести взамен сначала Кромвеля в Англии и Наполеона во Франции, а потом, как ни в чем не бывало, в силу объективной необходимости вновь вернуться к роялизму. Как бы то ни было, таким образом, феодальный строй сменили на буржуазный. Была провозглашена свобода, равенство и братство; в высшую степень вознесена добродетель патриотизма. Кто виноват, что народ столь наивен, что его так легко обмануть? Его одурачили идейные борцы, стремившиеся лишь к одному – собственному обогащению. В конце концов, революция – общественная необходимость – преобразования такого рода, что избежать их невозможно. Точно так же мы ночью ворочаемся с боку на бок в постели, чего
«требуют» уставшие от одного положения внутренние органы.
Никакие заклинания и призывы к преимуществам эволюционного пути развития не возымеют действия, ибо сильны еще путы старых привилегий, интересы прежних господ не дадут возможности отречься от своего благополучия добровольно. Если бы пришедший к власти класс задумывался о том не столь далеком будущем, которое его в очередной раз низвергнет, а причина всегда одна – непомерные льготы и злоупотребления, деградация и как следствие – неспособность управлять собственным народом, он мог бы продлить свою агонию умеренностью и политическим благоразумием.
Франсуа Менье в книге
«История Французской революции с 1789 по 1814 гг.» пишет следующее:
«Когда какая-нибудь реформа сделалась необходимой и момент выполнения ее наступил, то ничто уже не может помешать ей и все ей способствует. Счастливы были бы люди, если бы они умели этому подчиниться, если бы одни уступали то, что у них есть лишнего, а другие не требовали бы того, чего им не хватает; тогда революции происходили бы мирным путем, и историкам не приходилось бы упоминать ни об излишествах, ни о бедствиях; им бы только пришлось отмечать, что человечество стало более мудрым. Но до сих пор летописи народов не дают нам ни одного примера подобного благоразумия: одна сторона постоянно отказывается от принесения жертв, а другая их требует, и благо, как и зло, вводится при помощи насилий и захвата. Не было еще до сих пор другого властелина, кроме силы».
Но ведь всегда революция подготавливается теми силами общества, которые заинтересованы в будущих изменениях; которые не только в состоянии определиться с тем, что им нужно, но и придать реформам и преобразованиям должный импульс и жизненную силу. Таким качеством может обладать лишь класс собственников, который уже достиг реальной зрелости, но который нуждается в фактическом и юридическом закреплении новых отношений. Поскольку их предшественники не желают добровольно лишаться своих привилегий, вынужденно применяется революционное насилие. В старые мехи вливается новое вино. Как бы не изменялись режимы и какие бы не осуществлялись революционные преобразования – извечная система «господа – рабы, правители - народ» оставалась и остается неизменной общественной тенденцией, почти законом жизни общества.
Остается лишь повторить за великим
Гегелем: «Все действительное разумно, все разумное – действительно…».
Действующей силой же всегда выступает народ – больше некому…
Да и в конечном итоге – ему самому во благо…
И Карл I Стюарт в Англии и Людовик XVI во Франции, как и Николай II в России были принесены в жертву каждый своей революции (говорят, не так страшна сама смена власти, как следующее за ней гражданское противостояние), с ними следом туда же была отправлена масса народу. Множество умнейших голов пали под ударом ножа гильотины. Стоит прочесть, в каких смертных грехах против свободы и патриотизма упрекали вожди Франции своих сподвижников и коллег, какой смертельной была схватка между политическими фигурами Конвента, пока 10 термидора не был обезглавлена самая страшная из них – Максимилиана Робеспьера.
На сем можно считать
Великую Французскую революцию 1789-94 гг., в своей первой фазе завершённой.
С этого момента, буржуазия открыла забрало и предала забвению весь революционный хлам, который был вытащен из сумки идейных вдохновителей революции – мыслителей эпохи Вольтера и Руссо для обмана собственной нации. Правда, сюда можно еще добавить злого гения Франции Наполеона, духом воителя
«разогнавшего спесь нации», оставившей свои армии в заснеженных лесах России. И, не забыть незабвенного министра полиции Жозефа Фуше, отобравшего ключи от помещения мятежного Клуба, и окончательно похоронившего ностальгию по революционному прошлому.
Аминь!
На самом деле – восстание и бунт – еще не есть революция.
Революция – есть именно преобразования, причем не в одной как-либо области государства, общества, а повсеместно во всем; преобразования кардинальные, при которых те, кто ратует за новые свершения, прибегают к насилию, по той причине, что они затрагивают коренные интересы прежних владельцев собственности. Революция коренным образом меняет порядок вещей в обществе, низвергая старые, утратившие свое значение отношения и вводя новые, те, которыми было уже давно беременно старое общество. Стоит ли говорить о том, что меняются представления, законы и пр. – все то, что отжило и тормозит новую жизнь. О том, что отменяются льготы и привилегии для прежних господ, притом, что в одночасье создается иллюзия, что вот-де народ вздохнет, наконец, от непосильного бремени, заживет новой жизнью.
Стоит видеть как старые законы, которые обеспечивались силой бывшего государственного принуждения, превращаются в бессильные нормы, а революционное насилие и беззаконие на ходу обретает юридическую силу. Недавние возмутители спокойствия становятся новыми суверенами и законодателями. И нельзя отказать в проницательности Марксу, который в
«18 брюмера Луи Бонапарта…» приводя мысль Гегеля, что история повторяется дважды, прибавил, что второй раз - в виде фарса…
Как обветшалые ценности прошлого служат новыми фетишами в борьбе за новый порядок. Герб, флаг, гимн, идеи прошлого. Все то, что было предано забвению и не пробилось сквозь пору прошлого революционного подъема, стало востребованным в новом времени. Не избежала этого и буржуазная революция 90-х годов ХХ века в России. Причем все эти «новшества» шиты белыми нитками, но молчаливо принимаются, никто не пытается прослыть возмутителем гражданского спокойствия в надежде, что когда-то все это можно будет предать обсуждению. Увы, в частой смене революционных эпох бездна истории поглощает все недосказанности и возмущения.
02.
- Гуменюк А.П. = ОТКЛОНЕНИЕ ВЕРТИКАЛИ = 16.12.2016_02.png (147.11 КБ) Просмотров: 2764
14 июля 1789 г. Взятие Бастилии.Революционная ситуация определяется точно также, как если бы нормальный человек вдруг вышел на улицу с высокой температурой.
Страну как бы охватывает лихорадка. Обычное адекватное поведение, установившиеся нормы в обществе больше не действуют; прежние нормы права атрофируются, и никто более не защищен от произвола; в обществе постоянно генерируются сумасбродные с точки зрения нравственности и прежнего правопорядка идеи, которые захлестывают и обнажают противоречия, когда действует уже не рассудок и здравый смысл, а феномен толпы.
Когда по образному выражению не собака крутит хвостом, а хвост собакой.
Вот как
Мэхен Адфред в книге
(
«Влияние морской силы на французскую революцию и империю»)
описывает события мятежа в революционном Тулоне (1789 г.):
«Городские власти по обыкновению не вмешивались в дело сколько-нибудь серьезно. Часть их же собственных войск, национальная гвардия, была в первых рядах мятежников. Вскоре после описанного события от де Риона потребовали выдачи другого офицера. Он опять отказал и запретил последнему следовать примеру товарища, т. е. сдаваться. «Если вам нужна другая жертва, – сказал он, выйдя вперед, – то возьмите меня; но если вы хотите одного из моих офицеров, то вам придется сперва перешагнуть через меня». Мужество его возбудило только раздражение. Мятежники бросились на него, вырвали из рук саблю и самого его потащили из дому среди криков и глумления черни. Национальная гвардия разделилась на две партии – одна желала убить его, другая спасти. И этого доблестного старого моряка, сподвижника де Грасса и Сюффреня, тащили по улицам среди криков «Повесьте его!», «Отрубите ему голову!», кололи его при этом штыками, били прикладами, даже давали позорные пинки ногами и затем бросили в общую тюрьму».
Да, конечно, Франции досталась в наследство «Марсельеза», как государственный гимн, триколор и приверженность буржуазным свободам, а, значит, и буржуазной демократии. Кодекс Наполеона, как и Римское право также приплюсуем к наследию веков.
Но,… ни братства, ни свободы, ни имущественного, социального, ни какого-либо другого равенства, как не было, так и нет. И не только во Франции, но и во всем мире. Вот и представляется, что для народа любая революция или бунт – прежде всего акт отчаяния, который приводит к еще большему закабалению. Ничего не помогло, ни забвение старого календаря, ни обращение на
«ты», ни декрет «против подозрительных», ни празднование
«верховного существа» - этой ерзацрелигии для народа господина Робеспьера, ни кровавой мясорубки и торжества гильотины. Все пошло прахом и осталось в анналах истории неуклюжей попыткой переделать под себя старый мир или выдумать нечто новое, неудобоваримое и несуразное.
Длинная и неконкретная речь 26 июля 1794 года уставшего от резни диктатора Робеспьера, пославшего немало своих сподвижников на смерть, лишь нагнала страху на заговорщиков, заставила их сплотиться и на следующий день нанести ему смертельный удар.
Вместо Сен-Жюста выступили Тальен, Вадье и Бийо-Варенн. Уже 28 июля сам Робеспьер и его сподвижники, в т.ч. Сен-Жюст, были казнены.
Революция дала резкий крен вправо. Ее не спас и Гракх Бабёф, эпоха якобинцев и санкюлотов шагнула в небытие.
5 октября 1795 года генерал Наполеон Бонапарт развернул свои пушки на мостовых Парижа, чтобы остудить картечью горячие головы.
А 9 ноября 1799 года Наполеоном был разогнан установившийся под эгидой Директории двух палатный парламент (18 брюмера VIII года Республики) И Республика, пролившая столько крови, родила Империю и Императора, как в насмешку над собственной революционной идеей.
03.
- Гуменюк А.П. = ОТКЛОНЕНИЕ ВЕРТИКАЛИ = 16.12.2016_03.png (200.33 КБ) Просмотров: 2764
Людовик XVI (1774-1793 гг. правления)Судьба короля Франции не менее трагична, чем английского. Я выше привел упоминание о втором, теперь о первом –
Франсуа Менье в своей
«Истории…» пишет об этом событии:
«…когда Мальзерб, весь в слезах, пришел возвестить Людовику смертный приговор, он нашел его в темной комнате, сидевшего в глубокой задумчивости, облокотясь локтями на стол и закрыв лицо руками. При шуме шагов Мальзерба Людовик поднялся со своего места и сказал: «Целых два часа я был занят тем, что старался припомнить, заслужил ли я за все время моего царствования хотя бы малейший упрек от своих подданных. И что же, клянусь вам, господин Мальзерб, клянусь от всего сердца, как человек, который в самом непродолжительном времени предстанет перед Всевышним. Я постоянно желал для моего народа счастья, и никогда у меня не являлось никакого желания или намерения, противных его благу – Мальзерб постарался уверить короля, что отсрочка казни не будет отвергнута, но Людовик этому не поверил…».Как мы знаем, ни отсрочки, ни самого чуда спасения не произошло:
Менье далее продолжает:
«…Париж был угрюм. У граждан, присутствовавших на этой прискорбной казни, не видно было ни одобрения ее, ни сожаления к королю; все были молчаливы. Приехав к месту казни, Людовик вышел из кареты. Он твердыми шагами взошел по ступеням на эшафот, принял коленопреклоненный последние благословения от священника, который, как говорят, сказал ему: «Сын святого Людовика, иди на небо!». Затем, хотя и с видимым отвращением, он позволил связать себе руки и, живо обернувшись к левой стороне эшафота, сказал: «Я умираю невинный, но я прощаю моим врагам, а ты, несчастный народ…»― Тут был дан сигнал, начать барабанный бой, и он покрыл голос короля. Три палача его схватили, и в 10 часов 10 минут он перестал жить».
Как видим, и тут король не договорил или – не дали договорить. Нечто важное, уже обращенное в вечность.
Это произошло
21 января 1793 года.
А.З. Манфред пишет сочувственно о
Робеспьере.
После «Фуше» Цвейга, изучения дополнительных материалов, стольких смертей ближайших друзей и соратников по борьбе, которых «Неподкупный», отправил на эшафот, говорить о сочувствии к нему, язык не поворачивается.
Манфред оправдывает и террор якобинского клуба 1793-94 года, аргументируя тем, что начали первыми враги революции. И называет убийство Марата Шарлоттой Корде, убийство палача Лиона Шалье и пр. Но Шалье отправил на тот свет своих соотечественников, столько, что убийство этого упыря, должно было быть благодеянием, избавлением нации. Вместе с Фуше он столь поглумился над беззащитным городом Лионом, что читать об этом страшно.
Решением Конвента город должен был быть стерт с лица земли! Безбожные акции этих, с позволения сказать комиссаров правительства, вводят в ступор нормального человека. Расстрелы из пушек юношей за городом, как это описывает Цвейг, приводит в содрогание. А от зверств революционеров в Вандее и Бретани кровь холодеет в жилах. Чем оправдать жестокость революционной власти? Мне скажут и, вовсе резонно, что обе стороны применяли террор. На то и война, тем более война гражданская. И все же, это революционное родство, параллель между Францией 1793 года и Россией 1917 достаточно очевидны.
Что касается Марата, то, если бы его не убила рука, направляемая буржуа, это бы с успехом мог сделать тот же Робеспьер, несколько позже.
Как в нашей советской истории: если бы некоторые из героев гражданской войны не погибли при известных обстоятельствах, в 37-м году их бы перемолола сталинская мясорубка. Террор, устроенный Робеспьером генетически родственен террору большевиков. Вспомним известное ленинское выражение: всякая революция чего-то стоит, если она умеет защищаться. После убийства Урицкого, этот процесс, уже, не останавливаясь, лишь наращивал обороты. А вот и в 1991 и в 1993-м новая демократическая власть России проявила неожиданную милость к
«мятежникам». Политической смерти оказалось достаточно. Этому важному, с той точки зрения события, что не дано было раскрутиться маховику репрессий, как то не придали значения. Опыт прошлого порой оставляет надежды на будущее, хотя таков сам по себе революционный сценарий, протекание его все же сообразуется с конкретными историческими обстоятельствами и особенностями как страны, так и времени.
Робеспьер только под конец почувствовал бесполезность и бессмысленность своей жестокости в устранении политических противников. Он пребывал как в оцепенении, летаргическом сне, словно сомнамбула бродя со своей собакой по ночному Парижу. Дико было казнить таких соратников как Демулен, Дантон, Шоммет, Эбер. Убирая противников слева, диктатор усиливал правых и рубил сук, на котором сам сидел. Послав на гильотину Эбера, тем самым он сам подписал себе приговор. Мерлен утверждает, что Робеспьером двигало не что иное, как зависть. Наивно было бы верить политическим заверениям о приверженности свободе, равенстве, братстве, к которой постоянно прибегали деятели революции. Политику язык дан для того, чтобы скрывать свои мысли. Кажется, нечто подобное сказал однажды Талейран с той лишь разницей, что говорил он о дипломатах.
Манфред говорит, что причина поражения Робеспьера и вообще якобинцев в том, что после расчистки революцией социального пространства, которое раньше занимали король и аристократия, эту нишу заполнила буржуазия мелкая, средняя, крупная – большинство проходимцев, успевших в короткий период нагреть руки на бедствиях народа, войне и сколотить капиталы. Пока существовала угроза реставрации монархии с помощью интервенции иностранных армий, в результате чего им бы пришлось возвращать присвоенные земли, поместья, замки и пр., они терпели мясника Робеспьера. Но как только забрезжила победа буржуазии, диктатор стал не нужен. И его убрали. С этим трудно не согласиться.
Бабеф писал, что цель революции – всеобщее счастье. Но этим счастьем могли похвастаться лишь пришедшие к власти буржуа. Всеобщим оно не могло стать, ни при каких обстоятельствах. Впоследствии Франция еще не раз пыталась «достроить» демократическую конструкцию – в 1830, 1848 и 1871 годах. Но буржуазная революция 1789-94 г.г. осталась самым ярким событием. По сути – повторение 1625-1649 г.г. революции в Англии, но… более что ли резко ощутимым, оказавшим огромное влияние не только на судьбы нации, континента, но и на право отдельного человека на достойное существование. Само же взятие Бастилии 14 июля, политика в отношении короля, успех прокламаций и провозглашений сплочение в единое целое сословий (образование Национального Собрания и пр.) свидетельствуют о том, что кажущаяся стихийность и неистовый пыл народа направлялись в нужное русло уверенной рукой отцов нации – бенефициаров грядущих социальных перемен.
Конечно, революция и гражданская война сопровождаются всевозможной интервенцией своих соседей – как ближних, так и дальних. При этом совершенно не исключается вмешательство в дела суверенной страны на всех стадиях ее социальной агонии. Когда же становится очевидным просчет, пыл усмиряется, а рождающее новый строй государство крепнет, набирается сил и становится опасным в силу непомерно возросшей пассионарности – достаточно примера военных завоеваний наполеоновской Франции. Для возрождающей нации здесь самый раз проявить бы благоразумие и остановиться.
То, что к власти вскоре пришел Наполеон Бонапарт вполне закономерно: вакуум, образовавшийся после казни собственного монарха, нужно было чем-то заполнить. К тому же когда востребована решительность, носитель ее не замедлит появиться. Дальше – больше. Как справедливо заметил один из историков, под одним Бородино он уложил в 40 раз больше французов, чем послал под нож гильотины Конвент!
В заключение должен сказать следующее.
Данное компилятивное изложение событий не должно представлять дело, каким бы то ни было предпочтением в пользу или супротив нации англичан или французов – каждый народ суверенен в своей истории. То же я бы сказал и о России. Мое же отношение остается вместе с пониманием и принятием уже свершившихся исторических событий…
С уважением,
Александр Гуменюк,
19.12.2016 г.
